Компакт-диски

 

Вадим Николаевич Салманов (1912-1978)

Собрание струнных квартетов

Часть 2

Квартет №4 для двух скрипок, альта и виолончели (1963)

1.      Allegro non troppo 3:37

2.      Allegro 2:53

3.      Adagio 5:56

4.      Allegro molto 3:40

Квартет №5 для двух скрипок, альта и виолончели (1968)

5.      Moderato con moto 5:47

6.      Presto 3:48

7.      Andante parlando 6:16

8.      Allegro vivace 2:18

Квартет №6 для двух скрипок, альта и виолончели (1971)

9.      Andante semplice 7:28

10.  Allegro con brio 3:27

11.  Andante espressivo 5:46

12.  Allegro vivace 4:06

Общее время: 54:01

 

Квартет им. С.И.Танеева

Владимир Овчарек, скрипка

Григорий Луцкий, скрипка

Владимир Соловьев, альт

Иосиф Левинзон, виолончель

 

Записи Петербургской студии грамзаписи: Квартет №4 (1966), Квартет №6 (1980)

Звукорежиссер: Герхард Цесс

Запись Дома композиторов Санкт-Петербурга: Квартет №5 (1969)

Звукорежиссер: Михаил Кустов

Текст: Людмила Михеева, Рейн Лаул

Английский текст: Сергей Суслов

Дизайн: Анастасия Евменова и Олег Фахрутдинов

 

ВАДИМ САЛМАНОВ И ЕГО СТРУННЫЕ КВАРТЕТЫ

Выдающийся русский композитор Вадим Николаевич Салманов принадлежит к тем представителям петербургской-ленинградской композиторской школы, которые внесли существенный вклад в развитие русской музыки советского периода. Евгений Мравинский так писал о нем: «Замечательный композитор, чуткий педагог, человек незаурядной эрудиции, он оставил яркий след в советском музыкальном искусстве... Оценивая с высоты прожитых лет те вехи, где судьба сталкивала меня с музыкой композитора, рождавшейся на моих глазах, я могу с уверенностью сказать, что творчество Салманова является трепетным свидетельством породившей его эпохи. В нем органично сочетаются безусловные приметы современного музыкального языка – и свежесть, простота высказывания; своенравность, многослойность замысла – и подлинная гармоничность в использовании тех средств, при помощи которых этот замысел реализован... Музыка Салманова абсолютно чужда умозрительности, схематичности. В ней всегда слышится искренность живого чувства, вдохновенный полет фантазии. Она наполнена высоким накалом борьбы, а многие ее страницы дышат страстной взволнованностью. И еще одно качество этой музыки хочется отметить особо. Это благородство высказывания... Музыка Салманова – истинно русская и по духу, и по своей этической направленности. Ей присущи строгость и мужественность. Здесь, мне думается, нельзя не сказать о новаторском претворении Салмановым традиций русской классики. Я назвал бы в связи с этим имена Танеева, Глазунова, Прокофьева и, конечно, Шостаковича».

Салманов обращался ко многим жанрам, исключая музыкально-театральные. В его наследии – симфонии и симфонические сюиты, камерно-инструментальные ансамбли, вокальные циклы и хоры, фортепианные пьесы и пьесы для других инструментов. К подлинным жемчужинам русской музыки принадлежат его концерт для хора а капелла «Лебедушка» на народные тексты и оратория-поэма для хора и симфонического оркестра «Двенадцать» на стихи Блока.

Вадим Николаевич Салманов родился в Петербурге 22 октября (4 ноября) 1912 года в интеллигентной и состоятельной семье. Его отец, Николай Германович, инженер-металлург по образованию, был неплохим пианистом, учеником знаменитой Есиповой. Сведения о матери, Елене Александровне, урожденной фон Фрикен, крайне скудны: она скоро оставила семью, и маленький Вадим оказался на попечении ее младшей сестры Ольги, полностью посвятившей себя племяннику.

Ранние впечатления мальчика были связаны с превосходной игрой отца, звучанием музыки Баха, Бетховена, Шопена, Листа, Рахманинова. В доме была прекрасная нотная библиотека, устраивались музыкальные вечера, на которых присутствовали выдающиеся исполнители, в частности, Медея Фигнер – знаменитая примадонна Мариинского театра. Стремясь приобщить сына к музыке, отец стал его первым учителем фортепианной игры. Однако излишняя, по мнению родных, настойчивость и требовательность по отношению к пятилетнему мальчику привели к тому, что он возненавидел рояль и один раз даже пытался поджечь его. Чтобы выразить протест отцу, воспитывавшему сына на лучших образцах музыкальной классики, он наигрывал модные фокстроты, чем приводил отца в бешенство. А любимой тетке говорил: «Вот вырасту, продам рояль и женюсь!»

Когда пришло время поступать в школу, Вадима отдали в одну из лучших в городе – бывшее Тенишевское училище, с прекрасным педагогическим составом, высоким уровнем обучения. Хотя время было послереволюционное, когда в образовании царила анархия и, как правило, так называемая единая трудовая школа не могла дать подлинных знаний, Салманов вынес из своей школы блестящие разносторонние знания, в том числе – безупречное владение французским языком, знание английского и немецкого. Одновременно с занятиями в Тенишевском училище, Салманов прошел полный курс теории музыки и гармонии под руководством учеников Римского-Корсакова и Лядова Ф.Акименко, а затем С.Бармотина. Занятия по фортепиано продолжались с ученицей Есиповой профессором О.Калантаровой. Юноша готовился к поступлению в консерваторию, но в год окончания училища умер Николай Германович, уже давно тяжело болевший. Переехав в 1930 году из престижного района города на Гороховую улицу, где он стал жить с теткой и матерью, Салманов поступил учеником механика на завод. Через год он перешел на работу, связанную с гидрогеологией, и поступил на вечернее отделение геологоразведочного техникума. Несколько лет прошло в длительных поездках, в основном на север. Тогда и началось продолжавшееся всю жизнь увлечение фотографией – увлечение настолько сильное, что впоследствии Салманов, шутя, говорил, что фотография – его профессия, а музыка – хобби.

Решение переменить жизнь пришло в 1933 году, после концерта Эмиля Гилельса, произведшего на юношу колоссальное впечатление. Салманов вновь начал занятия музыкальными предметами, а в 1936 году поступил в ленинградскую консерваторию в класс композиции профессора М.Ф.Гнесина, талантливого педагога, хранителя традиций Римского-Корсакова. Обучение в консерватории пришлось совмещать с работой, так как стипендии на жизнь не хватало. К счастью, работа нашлась по специальности – студент второго курса настолько хорошо проявил себя в инструментоведении, что ему поручили вести этот предмет в училище при консерватории. Кроме того, он стал концертмейстером в хоровом и вокальном кружках самодеятельности Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта. Не исключено, что непосредственная постоянная работа с вокалистами и хористами, пусть не очень профессиональными, привила ему любовь к хоровому пению и вокальным жанрам и обусловила в дальнейшем появление прекрасных произведений.

Салманов сдавал государственные экзамены, когда началась Великая Отечественная война. Сразу после получения диплома он был призван в армию. К счастью, его участие в войне ограничилось службой в музыкантском взводе Бирского военного училища близ Уфы, где он, судя по сохранившейся фотографии, играл на геликоне, но возможно и занимался музыкальными предметами с другими курсантами. Гнесин, горячо относившийся к своему талантливому ученику, всеми силами старался освободить его от этой службы, но хлопоты профессора увенчались успехом лишь в 1945 году, когда война уже заканчивалась. Гнесин вызвал Салманова в Москву и устроил преподавателем в свой (имени Гнесиных) Музыкальный институт. Там Салманов преподавал до 1949 года.

В это время в его жизни произошли события, определившие всю дальнейшую жизнь. Еще в довоенные годы он любил общаться со своими родственниками со стороны матери – двоюродными сестрами и братьями. Летом 1939 года большая компания отдыхала в селе Баранове, на берегу озера Селигер. Однажды, катаясь на лодке и попав в бурю, молодые люди высадились на берег и нашли укрытие от непогоды в старой заколоченной церкви. Там в беспорядке валялись брошенные предметы церковного обихода. Расшалившись, решили «сыграть свадьбу». Женихом стал Вадим, а невестой его 14-летняя двоюродная сестра Светлана. Над молодоженами держали венцы, потом сделали запись в метрической книге. Возможно, этот случай запал в душу девочке, а может быть, она согласилась на венчание потому, что давно была по-детски влюблена во взрослого кузена. Во всяком случае, в Москве они встретились снова – Светлана училась в одном из столичных институтов. Салманов же был несвободен: в военные годы он необдуманно и скоропалительно женился. Какое-то время ушло на то, чтобы добиться от жены согласия на развод. Тем временем Светлана перевелась в Ленинградский институт киноинженеров, и в 1949 году Салманов поехал вслед за ней в Ленинград. Ему удалось устроиться педагогом в музыкальное училище при консерватории, где он преподавал когда-то, будучи студентом. Через два года, в 1951-м, он стал преподавателем консерватории. Был получен и долгожданный развод. Союз композиторов, членом которого он стал в 1953 году, добился предоставления ему отдельной квартиры. А вскоре появились и первые крупные сочинения: Первая симфония, «Лирические страницы» для скрипки с фортепиано, «Славянский хоровод» для симфонического оркестра, симфоническая сюита по сказкам Андерсена «Поэтические картинки», романсы на стихи Есенина. Вершиной этих лет стала оратория-поэма по Блоку «Двенадцать».

Жизнь текла размеренно: Салманов занимался с учениками, на летние каникулы ездил отдыхать в один из Домов творчества, обычно на полюбившийся север, в Сортавалу, что на берегу Онежского озера. Оттуда привозил богатые урожаи грибов и, разумеется, фотографии. Увлечение фотографией вполне разделяла жена; она вместе с ним выбирала кадры, готовила реактивы – Салманов считал, что абсолютно все должно быть сделано своими руками. Впрочем, фотография занимает его не только в отпускное время. Будучи в Ленинграде, Салманов пользуется каждым свободным солнечным днем, чтобы вести свою «фотоохоту». В его архиве сохранились сотни великолепных видов города, решетки мостов, а главное – Исаакиевский собор во всех ракурсах, во всех деталях, при разном освещении.

В 1959 году появляется Вторая симфония, затем хоры, а в 1962-м, возможно, в связи с рождением единственного сына – «Детская симфония». 1964 год приносит единственное сочинение для музыкального театра – одноактный балет по Э.Межелайтису «Человек», а кроме того, хоры на стихи Есенина и Скрипичный концерт. В 1965 году Вадим Салманов получает звание профессора. Еще через два года возникает одно из лучших его сочинений – «Лебедушка», хоровой концерт на народные тексты, а кроме него ежегодно все новые камерные вокальные и инструментальные сочинения, к которым композитор имеет особенную склонность.

Так проходят годы. Последняя, Четвертая симфония, написана в 1976 году. К этому времени композитору становится все труднее в консерватории. Уходят старшие коллеги, с которыми он начинал педагогическую деятельность. Он чувствует, что его высокие требования, его бескомпромиссность не находят отклика в молодых членах кафедры, с которыми он все более теряет взаимопонимание. Салманов, с его интеллигентностью, знанием языков, довольно необычной для музыканта общей образованностью, широкой эрудицией, да к тому же острым и чрезвычайно язвительным, саркастическим умом, чувствует себя чужим среди людей другого поколения, другого воспитания и взглядов.

Постепенно созревает решение уйти из консерватории. Вадим Николаевич осуществляет его в 1976 году. Друзья всячески стараются смягчить резкую перемену в его жизни. Бывший ученик, председатель Союза композиторов Белорусской ССР Игорь Лученок организует турне в Минск и другие города Белоруссии. По возвращении в Ленинград появляются новые сочинения, в основном на стихи Николая Рубцова, поэта, особенно близкого Салманову в те годы. Это цикл романсов «В минуты музыки», Три мужских хора, цикл романсов «Русь моя». Кроме того, в 1977 году написана Третья соната для скрипки и фортепиано.

Вадим Салманов скончался 27 февраля 1978 года в Ленинграде.

Л.Михеева

Камерно-инструментальные произведения Вадима Николаевича Салманова занимает одно из центральных мест в его творчестве. Особенно выделяются шесть струнных квартетов, а среди них особое место занимает Четвертый струнный квартет, написанный в 1963 году. В это время Вадим Николаевич активно обращался к технике додекафонии, как раз тогда, когда додекафония еще находилась в Советском Союзе почти под запретом. Пожалуй, самым ярким образцом применения этой техники стал Четвертый квартет. Автор этих строк помнит, с каким восторгом сочинение было воспринято при показе в Союзе композиторов Ленинграда осенью 1963 года. До сих пор звучат в ушах слова музыковеда Ю. Вайнкопа: «Сегодня у нас праздник!».

Четвертый квартет был далеко не первым обращением Салманова к додекафонии, и в нем уже сказывается виртуозное владение ею. Как практик, Вадим Николаевич оставил свой личный заметный след в композиторской технике додекафонии, но при этом со свойственной ему скромностью не переоценивал своих знаний в общей теории. Вопросы такого рода он переадресовывал мне, если они задавались в моем присутствии («Это вы у Лаула спрашивайте»), я уже специализировался на этой теме и впоследствии защитил диссертацию по творчеству А. Шенберга. Сам же Салманов был очень далек от наивной додекафонии и предпочитал свободное использование повторяющихся звуков и звуковых групп, что совершенно не противоречит самым строгим правилам этой техники.

Если Стравинский подчеркивал, что он принимает додекафонию в варианте не Шенберга, а Веберна, то Салманов, по справедливому замечанию Л.Н. Рабена, принял ее как раз в варианте Шенберга. Но как далека музыка Салманова от музыки Шенберга! Ей чужды трагический пафос и пессимистическая рефлексия, она наполнена бьющейся через край жизнерадостностью.

В этом смысле показательна основная тема первой части Четвертого квартета. По характеру она напоминает самые светлые страницы музыки В.Н. Салманова, например, «Детскую симфонию». При этом она полностью соответствует самым строгим правилам додекафонии: параллельное течение основной серии в двух крайних голосах организовано таким образом, что ясно слышится светлый соль мажор и при этом все двухголосие полностью укладывается в правила системы. Просто удивительно, сколько выразительных мелодий сумел извлечь Салманов из одной серии! Главная тема проходит шесть раз и является определяющей для первой части. Только вторая тема вносит в музыку драматическое начало, но поскольку она не повторяется, ее нельзя рассматривать в качестве побочной темы, сонатной формы здесь, в сущности, нет.

Жизнерадостная первая часть не исчерпывает всего содержания квартета. Все остальные части, основанные на других сериях, представляют иные образные сферы. Вторая часть, занимающая место скерцо, мятущаяся и жесткая, представляет «мир враждебных человеческому счастью сил». Adagio Квартета – очень свободно трактованная пассакалия – отличается лирической экспрессией и философской глубиной. А неистовый финал, основанный на триольном «стучащем» мотиве (он был слышен уже и в первой части), все же завершается светлой темой из первой части квартета.

Пятый квартет – последний из додекафонных квартетов Салманова. В нем додекафония значительно менее строгая. Первая часть открывается мотивом, который можно характеризовать как мотив призыва, за ним следуют аккорды и пассажи на материале основной серии, которая таким образом весьма завуалирована. Только в двенадцатом такте она проходит в мелодической форме, поначалу эпического характера. Потом к ней присоединяется целый ряд таких же мелодических построений и подголосков. В итоге между ними возникает некая содержательная беседа, в которой звучат «веским словом» и мотив призыва, и пассажи из вступления.

Вторая часть – фантастическое скерцо, в двухдольном размере (как и во Второй симфонии Шумана) и в почти непрерывном движении шестнадцатых. Быстрые извилистые «змеевидные линии» то таинственно, то ожесточенно звучащие создают фантастическую атмосферу, напоминающую чем-то третью часть «Лирической сюиты» Албана Берга. Третья, медленная часть, основана на кластерах, которые чередуются со строгим хоралом и выразительными унисонными мелодиями. Здесь, как вообще в квартетах Салманова, много терпких гармоний, представляющих еще одно достоинство творчества композитора – богатый гармонический язык. Быстрый, энергичный финал является традиционным для сонатно-симфонических циклов. В этом квартете – во всех частях разные серии.

Последний, Шестой струнный квартет – это расставание Caлманова с додекафонной техникой. Он к этому времени исчерпал для себя возможности серийной техники. Нельзя сказать, что прошедшие опыты не принесли положительного результата: усилился контроль над звуковысотной тканью, мелодия стала отточенной, гармония выразительнее. Шестой квартет, как и два предыдущих, состоит из четырех частей, объединенных в цикл по одной и той же схеме: первая часть в умеренном темпе, вторая – быстрая, третья – медленная, лирический центр, четвертая – традиционный финал с возможной реминисценцией начала квартета.

Первая часть квартета перекликается с первой частью додекафонного Пятого квартета. Она открывается эпической, повествовательной темой. Поначалу кажется, что мы имеем дело с экспозицией фуги, но «ответ» не вполне соответствует канонам фуги. Так будет и дальше. Caлманов вообще всегда предпочитает точным повторам варианты, дающие более богатые возможности развития. Еще один характерный штрих – нарочно задерживается появление шестнадцатых, что заметно оживляет движение. Появляются и хоральные фрагменты со свойственными Салманову терпкими аккордами. В самом конце части у альта вновь появляется варьированная эпическая мелодия. Вторая часть – веселое жизнерадостное скерцо в до мажоре, слегка напоминающее пьесу «Джульетта-девочка» из балета Прокофьева. Здесь много юмористических эффектов, изобретательных квартетных звучностей. Первой, танцевальной теме отвечает пасторальная вторая тема.

Третья часть изобилует интересными квартетными звучностями, в которых роль верхнего голоса не всегда поручена первой скрипке. Ярко запоминается новая, более подвижная мелодия у первой скрипки. Как и в первой части, здесь огромное разнообразие эпических мелодий в народном духе. Финал основан на большом мотиве, который представляет собой прочное единство двух аналогичных субмотивов на разной абсолютной высоте. В высшей степени занимательно наблюдать за игрой богатых возможностей «упругого», «капризного» мотива и его «приключениями» в разных ситуациях. Кульминация финала построена на хоральной фактуре и находится в середине части, после чего вновь возвращаются варианты основного мотива. А в заключительных тактах квартета вновь появляется эпическая мелодия из первой части.

Рейн Лаул, композитор и музыковед