северное странствие розы
В Санкт-Петербурге прошел IV Международный фестиваль камерной музыки „Северные цветы". Для фестиваля нынешний год - год перемен: носивший прежде более „камерное“ название „Пять вечеров“ он называется теперь „Северные цветы“ - по имени музыкального альянса, его организующего. Теперь концерты проходили не только в Малом зале филармонии, как было раньше, но и в Русском музее, и Шереметевском дворце.
Для открытия художественный руководитель фестиваля Юрий Серов выбрал подлинно редкую вещь - ораторию Роберта Шумана „Странствие Розы“ (1851) — сказку по поэме Морица Хорна для солистов, хора и фортепиано. Это — одно из самых поздних произведений Шумана, написанное незадолго до того, как обозначился закат творчества композитора — трагическая болезнь и смерть. У Шумана существует и оркестровая версия „Странствия“, однако для фестиваля, по понятным причинам, была выбрана более камерная фортепианная версия. В России она до сих пор не исполнялась. И это тоже понятно — „Странствие Розы“ (в терминах недавнего прошлого) — произведение идеологически „не выдержанное“ или даже „вредное“, слишком пронизанное мистическим духом. Сюжетная канва его проста: Роза спускается с небес на землю, чтобы испытать радости людской жизни, здесь она находит свою любовь, здесь же дает жизнь новому существу, после чего, изведав радости и горести земного бытия, возвращается на небо, чтобы там уже встретиться со своими любимыми, оставленными на земле. Некоторая схематичность сюжета компенсируется, с одной стороны, музыкой, с другой — немецкой мистической традицией, берущей свое начало в Средневековье и нашедшей свое ярчайшее воплощение в романтической литературе конца XVIII — начала XIX века. Вне этого „мистического“ контекста и возможности аллегорического толкования сюжета „Странствие Розы“ представляется банальным и маловыразительным. И лучшие страницы партитуры Шумана — как раз те, где звучат трагические музыкальные интонации. Здесь, как и вообще в романтической литературе, присутствует своего рода культурно-исторический код, который можно назвать „поэтикой смерти“, или, точнее, „поэтикой умирания“. Хотя формально главный герой и остается жив…
Может быть, благодаря тому, что поздние шумановские произведения крупной формы всегда были у нас малодоступны, слух непроизвольно вылавливает интонации более известных „Манфреда“ и „Лесных сцен“. Но это не автоцитаты, столь часто используемые композиторами новейшего времени, а общие интонационные ходы, по которым, однако, безошибочно узнается язык великого композитора.
Из исполнителей хотелось бы особенно выделить фламандского тенора Зегера Вандерстеена. Его партия (в мелодике которой отразилась более чем вековая песенная культура немецких “Lied”) связывала воедино все произведение. Мягкий тембр его голоса, прекрасная техника, тонкая фразировка — все указывало на опытного и вдохновенного мастера. Выбор Виктории Евдотьевой на главную роль также нельзя не признать удачным — тембр ее голоса сообщил партии Розы драматическое звучание, столь необходимое для того, чтобы избежать некоторой слащавости, присущей „цветам и эльфам“. Прекрасно звучал хор под управлением Бориса Абальяна, хотя ему (как, впрочем, и большинству солистов) недоставало некоторой четкости в произнесении немецкого текста.
Павел ДМИТРИЕВ